«Те, кто хочет заниматься научной деятельностью в кружке, должны подготовиться к эмоциональной перезарядке»
— С чего началась ваша научная деятельность? Как так получилось, что вы решили изучать политологию? И что мотивировало вас стать наставником?
— Началось все, как всегда, по непонятным причинам, еще в университете: что-то писалось, какие-то сюжеты не давались. Возможно, ключевым моментом было то, что мне по знакомству, где-то на 3 курсе, удалось получить доступ в спецхран (в СССР — специальный отдел в библиотеке, доступ к которому был ограничен. — НОП), где я почитал такую литературу, которую в университетских библиотеках не найдешь. Главное, что я понял, что к любым социальным, политическим проблемам можно относиться принципиально по-разному, и проблема состоит в том, чтобы выстраивать систему релевантных представлений того, что происходит, и того, что уже произошло. По сути, это был такой триггер, который настроил меня на онаучивание жизни, необходимое и для ее ощущения, и для объяснения того, где и зачем ты живешь. Так и втянулся потихоньку, и внутренних барьеров с таким жизненным стилем уже никогда не ощущал.
Когда же появилась возможность легализовать изучение политической жизни, то наша кафедра (а она, возникнув в 1998 г. стала первой кафедрой политологического профиля в системе высшего образования в стране и в Московском университете) постаралась уже более предметно относиться к изучению политической материи. Правда, нам приходилось во многом действовать с чистого листа, так как категориальный аппарат, концептуальные подходы, если нами интуитивно и ощущались, то не имели должной академической поддержки. Хорошо, что пришлось поучаствовать в каких-то школах, которые в Москве организовывали иностранные специалисты. Очень полезными были и мероприятия, придававшие нашим научным штудиям уже собственно академический импульс. Возможно это прозвучит нескромно, но я считаю, что наш коллектив, создавший первые в стране фундаментальные учебники по политической науке, был тем звеном, который сыграл весьма заметную роль в процессе перестраивания высшей школы с рельсов научного коммунизма на стезю политической науки. Впрочем, и сейчас, работая со студенческой аудиторией, понимаешь, что эта задача не выполнена до конца и потому мы не должны ослаблять усилий по развитию и популяризации научных представлений о политике. Тех знаний, которые и сегодня не всем чиновникам и политикам приходятся по душе и которые постоянно сталкиваются с административными, информационными и политическими препятствиями.
— Вы являетесь инициатором создания Научного общества политологов (НОП) на нашем факультете. Как вы пришли к этой идеи? Стала ли она результатом синтеза научной и преподавательской деятельностей?
— На самом деле, если память мне не изменяет, еще в 1995 году у нас была создана студенческая группа, но мы ее мыслили как своего рода дискуссионный клуб молодежи по политическим проблемам, тем более, что это был такой весьма нестандартный период нашей жизни, когда качественно менялись все конструкции власти и общества. Так вот этот клуб — тогда он назывался «Территория политики» — работал много лет и существовал вплоть до пандемийного периода. Правда, на последней стадии жизни он уже переродился в школу дебатов, где ребята участвовали в дискуссиях с командами других вузов, университетов и даже с зарубежных стран. Но это была все-таки некая боковая ветвь для научных исследований. Так что для собственно научных изысканий нам, конечно же, хотелось создать иной формат общения с молодежью. Поэтому кафедре пришлось скорректировать прошлый тренд, организовав новую площадку для работы студенческой молодежи. Поэтому те, кто хочет заниматься научной деятельностью в этом кружке, должны подготовиться к эмоциональной перезарядке, настроиться на творческую работу.
— В чем вы видите основную цель НОП?
— Цель, в общем, понятная — приобщить ребят к формированию новой для них теоретически емкой научной картине мира. Я думаю, что даже те, кто учится на нашем отделении политологии, в дальнейшем будут специализированно подходить к оценке политических явлений. Или будут получать какие-то дополнительные образовательные опции в этом вопросе. Те же, кто пройдет школы политологического научного студенческого общества (НСО), приобретет, как мне кажется, навыки необходимого в жизни пристального, аналитического подхода к этим сложным процессам. Что, по понятным причинам, позволит им лучше проектировать и свои жизненные траектории, и адекватно воспринимать особенности построения власти в современной России, и видеть подлинные стратегии государства.
— Есть ли темы, которые, с вашей точки зрения, нужно затронуть на ближайших встречах общества или должны обсуждаться членами НОП чаще?
— Исходя из задач НСО, лучше всего было бы обсуждение актуальных политических проблем из современной повестки. Но уже на академическом уровне. Ведь очень часто создается некое раздвоение, запараллеливание базовых политических оценок, которые, с одной стороны, наличествуют в готовых текстах, специальной литературе, а с другой, интерпретируются в масс медиа. Человек же должен выработать аналитическую призму, которая помогла бы ему самостоятельно и адекватно оценивать даже самые сложные политические явления. И для этого у него должны быть не просто академические компетенции, но и опыт анализа этих зачастую непротиворечивых процессов. Конечно, это придет не сразу, но в любом случае попытка соединить свои позиции с фундированими с академическими подходами должно стать их жизненной нормой. В этом контексте, я думаю, кафедра будет приглашать на заседания НСО различных спикеров, которые бы помогали студентам разбираться в сложных политических проблемах, увидеть подлинный потенциал научного знания.
— Хотя НОП появилось не так давно, какие вы видите в нем перспективы? Есть ли у него шансы повлиять на студентов и замотивировать их заниматься научной деятельностью на факультете?
— Ну тут уж как пойдет. Шансы, конечно, есть. Понятно, что желание заниматься научной деятельностью уже сейчас сочетается с другими желаниями людей. Поэтому такой результат будет зависеть от того, насколько там будет интересно и полезно ребятам. Итог зависит и от того, будет ли кружок расширяться. Естественно, мы ждем, что и сами ребята предложат какие-то обновленные траектории. Так что, жизнь покажет, насколько продвинется этот эксперимент.
«Наука дает возможность приоткрыть подлинные отношения и связи, которые существуют в пространстве власти»
— Как вы относитесь к системе поощрения баллами? Для чего, по вашему мнению, она вводилась?
— Я к таким вариантам отрицательно отношусь, ведь задача все-таки в другом. Каждое учебное мероприятие посвящено тому, чтобы люди разобрались в каких-то вопросах для себя или по крайней мере получили импульс к тому, чтобы разобраться. Во всяком случае, я исхожу из этого и требую от студентов, чтобы они осмысленно подходили к интерпретации тех вопросов, которые им задаешь. Чтобы учеба не вырождалась в школярстве и баловстве. Студентам нужна самостоятельная позиция, но которая была бы сформирована в рамках научного знания. К этому надо идти и через занятия, и через изучение литературы, и путем общения с экспертами. Короче говоря, меня интересует конечный продукт — то есть, насколько осмысленно и квалифицированно молодые люди могут и будут использовать научный аппарат. Если это есть, значит, задача учебного процесса решена. А сколько у человека баллов… ну какое это имеет отношение к решению содержательных проблем? Сколько у нас ребят получают красные дипломы, а потом не могут ни в жизни разобраться, ни на работу устроиться? Проблема ведь в том, что должны быть не оценки, а компетенции.
— Над чем работаете сегодня? Можете поделиться?
— Меня в основном интересуют, конечно, реальные механизмы, позволяющие государству взаимодействовать с обществом при решении ключевых проблем, как при этом меняется статус гражданина, испытывают ли люди потребность использовать политические механизмы для защиты своих интересов и т.д. Ведь граница между частной жизнью и жизнью публичной, политической очень существенна и каждое поколение, каждый человек решается ее пересечь по-своему. Но по-своему эту же проблему решает и государство, которое может создавать имитационные структуры гражданского участия. Иногда используя для этого очень тонкие и закрытые технологии. Коротко говоря, этот процесс очень загадочный и требует постоянного аналитического изучения.
— Какие мыслители оказали на вас наибольшее влияние? Чьи идеи вам ближе?
— Вопрос для меня традиционный, поскольку период возрождения человека в его гражданском, политическом качестве коренится в европейской традиции, Поэтому теоретики Нового времени — Локк, Монтескье — это те люди, которые очень глубоко смотрели на эти процессы. В любом случае я почитал эту классическую литературу с величайшим вниманием и интересом. Так что, их основные идеи меня все время направляют. А вот, например, Гегель, Кант, которых я тоже старался осваивать по мере жизни, кажутся мне, несмотря на глубину всех их суждений, немного далекими от той ядерной проблематики, о которой я сказал. Хотя действительно сталкиваешься с тем, что, когда перечитываешь их тексты, вспоминаешь старый анекдот: оказывается, что не только греки, но и великие французы украли у тебя все твои мысли. Поэтому я стараюсь не застывать в классическом мейнстриме, находить новые идейные источники для интеллектуального развития.
— В чем, по вашему мнению, состоит главная задача преподавателя?
— Задач много, но главная — сформировать у человека прочное гражданское самоуважение, четкое понимание возможностей личности по отношению к власти и государству. При этом человек должен понимать, как организована власть, что происходит в государстве и обществе, уметь аргументировать свою позиции, обладать способностью сопоставлять ее с мнением других людей. Но и понимать при этом, что личная точка зрения может отличаться от профессиональной позиции аналитика. Это не значит, что человек должен быть в повседневной жизни ученым. Я, например, за свою жизнь видел буквально трех-четырех настоящих ученых (наряду с армией ремесленников, которые грамотно создают из готовых текстов якобы новые научные продукты или просто имитируют их наличие). Поэтому задача все-таки в том, чтобы люди, понимали свой гражданский статус, но при этом осознавали, что наука дает им возможность приоткрыть подлинные отношения и связи, которые существуют в пространстве власти.
— Считаете ли вы, что науке можно учить?
— Думаю, к науке можно приучить, а не научить. Когда человек почувствует внутреннюю потребность именно в научном понимании или объяснении каких-то захватывающих его сюжетов, вот тогда он попал, тогда он уже будет относиться и к жизни, и к себе иначе. Наука, как я метафорически для себя рассуждаю, — это та женщина, которая тебя всегда ждет и не спрашивает, где ты пропадал, почему тебя так долго не было и так далее. Ведь потребность в научном понимании каких-то явлений тоже не всегда возникает. Даже если люди профессионально занимаются такого рода вещами, все равно подлинно научные исследования, которые не подменяется эмоциями или компиляцией чужих идей, осуществить непросто. И создать архитектуру научного знания очень сложно, а прописать ее в понятном для других людей языке, рассчитывая на какую-то конвенцию, еще тяжелее. Так что в этом смысле главное — сформировать внутренний запрос на научное отношение к жизни.
«Не человеку все под силу, а его разум способен познать то, что осталось неизведанным»
— Каково ваше понимание политического?
— Политика очень многогранное явление. В научном плане я могу объяснить, а в чисто индивидуальном у меня политика становится таким пространством, которое я не всегда могу даже приблизить к своему мироощущению. Политика, по-существу, представляет особое содержание общественных связей, которые инициированы желанием людей использовать властные ресурсы (сообщества, организации, государства и других структур) для повышения своего статуса или завоевания дополнительных жизненных ресурсов. При этом архитектура таких многоэтажных связей постоянно перестраивается, обладая абсолютно волатильным и неопределенным характером. И когда в отвлеченном контексте ты работаешь с категориальным аппаратом, можешь эти грани, эти формы жизни как-то обозначить и идентифицировать. Но вот когда ты как личность сталкиваешься с политическими позициями и акциями, то тогда идентификация этой материи осложняется, а твой эмоционально-чувственный заряд нередко размывает, либо вообще обрушивает эту аналитику. И должно пройти время, чтобы то или иное представление обрело более точные очертания.
— Какой совет вы бы дали начинающему исследователю?
— Думать и не бояться ошибиться. В этом смысле человек должен быть заражен прометеевым комплексом — ему все под силу, а его разум способен познать то, что осталось неизведанным. У мысли не должно быть границ. Если люди поймут, увидят в себе и почувствуют эту потребность в интеллектуальном освоении мира, емкость их жизни значительно увеличится. Поэтому любая наука скрывает для человека горизонты. Если науку понимать как форму индивидуального влечения к истине, не могу сказать, что многократно, но она качественно усиливает возможности нашего и социального, и биологического организма. Настоящие ученые ведь неспроста долго живут. Они увлечены этим бесконечным процессом уточнений, объяснений, раскрытий каких-то граней жизни. То есть, наука — это жизнь в формате вечного поиска, который, хотя не всегда дает положительный результат, характеризует глубокое погружение человека в жизнь, являясь непреходящим состоянием его души.
